Когда вокруг так спокойно – всегда приятно. Дышится как-то свободнее, небо становится яснее, воздух такой свежий-свежий. Почему-то в толпе мы такого не замечаем, окружающие люди отвлекают внимание от неба, воздуха и вообще всего, привлекая оное к себе. К тому же, на окружающих надо оглядываться, переживать, чтобы не показаться глупой, при зевке обязательно прикрывать рот…
Хель широко зевнула, не утруждая себя тем, чтобы поднести ладонь ко рту. Всё равно её зевок никому не повредит, разве что двум голубям напротив лавочки, но те клевали крошки, оброненные кем-то из учеников, и особого внимания ни на что не обращали.
Хелен не любила толпу. Она любила людей, но не в очень больших количествах. Одно дело – интересоваться душой человека, разговаривая с ним, и совсем другое – протискиваться сквозь толпу, к примеру, в столовой. Там на души особенно не посмотришь, надо глядеть, как бы не уронили и не затоптали. Впрочем, пока Хель удавалось уворачиваться от подносов довольно успешно, хотя она часто проливала при этом свой чай, но страдал только напиток и немного самолюбие. И это ещё здорово, что она учится в Ямаку, где все дети не очень здоровы – в школе для обычных детей Хелен бы задавили на второй же день, особенно при её неуклюжести.
Но сейчас все куда-то делись, будто по мановению волшебной палочки. Парк опустел, так что можно было выбрать любую лавочку, и девочка выбрала свою любимую, находящуюся под сенью плакучей ивы. В руках Хель держала альбом, рядом с собой положила карандаши. Она решила научиться рисовать.
Конечно, при её зрении особенно не порисуешь, но ведь хочется! Тем более, Хель слышала от бабушки рассказы о Бетховене, который писал чудесную музыку, будучи глухим. Так и она должна попробовать. К тому же, Хель ведь не совсем слепая. Ну, пока что. Вот она и решила нарисовать хоть что-то, а потом прислать это домой, как подарок для бабушки, у которой скоро должен был быть день рождения. И Хелен была уверена, что ей доставит удовольствие подарок, сделанный руками любимой внучки.
Итак, Майгель удобно устроилась на лавочке, положила альбом себе на колени, расправив его, и вооружилась простым карандашом для нанесения эскиза, вроде это так называется. Она уставилась на берёзку, что стояла напротив, и решила рисовать именно её. Заглядение, а не берёзка – стройная, с гладкой корой и мелкими листочками. Когда на берёзу села сойка, Хелен чуть не охнула от радости – так же ещё красивее будет! Лишь бы не улетела, лишь бы она успела зарисовать!
Прикусив кончик языка, Хель принялась вырисовывать на бумаге силуэт сойки, стараясь придать рисунку форму настоящей птицы. Работа требовала колоссального внимания, так как сойка виделась расплывчато, как, собственно, и штрихи на бумаге, так что приходилось наклоняться к альбомному листу, чуть ли не тыкая в него носом.

А ведь всё так хорошо получалось! Штрих, ещё штрих – вырисовывалась сойка. Ну ладно, не совсем сойка, но рисунок хотя бы напоминал птицу, во всяком случае, в штрихах угадывался именно птичий силуэт. Пока сойка клевала орех на ветке, Хель старательно пыталась закончить. Остался клюв, согласитесь, очень важная деталь рисунка птицы. Хелен сосредоточилась, как только могла, и тут почувствовала, что кто-то тянет её за карандаш. Линия испортилась, скакнув вниз, весь листок бумаги перечертил штрих карандаша, заодно ломая грифель, потому что девочка испугалась и дёрнулась.
К тому же сойка, испуганная появлением нового человека, взлетела в воздух и исчезла за ветвями.
- Ай! – запоздало вскрикнула Хелен, и посмотрела на того, кто помешал ей. Она была готова чуть ли не врезать обидчику альбомом по макушке, но, увидев перед собой ребёнка, тут же уняла внезапную злость. Мальчик улыбался. Он явно не желал Хель зла, и помешал ей не специально. Он хотел познакомиться.
Невольно губы девочки тронула улыбка. Её не оттолкнула внешность мальчика, ибо, стоит сказать, видела она его довольно расплывчато. Да и давно привыкла, что не внешность главное в человеке.
- Прости, я тебя напугала? – Хель забеспокоилась, что своим недовольным воплем могла спугнуть малыша, и протянула руку, гладя того по волосам. Осторожно, стараясь не промахнуться мимо головы и не ткнуться ему в лоб или висок, потому что мальчик суетился, Его явно интересовал карандаш, который всё ещё находился в руке Хель, но тот уже был сломан, и им не порисуешь.
- Сейчас.
Хелен убрала сломанный карандаш в пенал, и вынула новый, ярко-красный. Взяв ещё один лист бумаги, протянула его мальчику.
- Вот, это называется – карандаш. А это – бумага. Карандашом на бумаге рисуют, - она сама не знала, зачем объясняет, ведь это всем известно. Но так хотелось объяснить.
- Смотри.
Она удобнее перехватила карандаш, чертя им по бумаге незамысловатые линии. Вскоре на листе образовался рисунок человечка. Самый простой – точка-точка-огуречик, как говорится.
- Попробуй ты, - улыбнулась Хель и вручила карандаш мальчику.
- Кстати, - спохватилась она, - а как тебя зовут?

Губы Хель тронула лёгкая улыбка, когда она наблюдала, как мальчик чертит на бумаге какой-то иероглиф. Она могла его разобрать, пусть и расплывчато – видимо, это была первая буква имени ребёнка, все дети любят писать свои имена. Заодно Хель присматривалась к мальчику, постепенно понимая, что на обычных детей он не похож. Обычные дети, эдакие крикливые ангелочки с противными голосами и ужасно нахальными характерами, не очень привлекали Хелен, хотя она любила детей, но, так сказать, на расстоянии, смотреть на них, гладить мягкие волосёнки и не слушать их крики. К бабушке иногда заходили подруги со своими внучатами, некоторые были младше Хель, и ей приходилось с ними играть. Зная о слабом зрении девочки, её особенно не донимали, и даже пытались жалеть, но часто получалось наоборот, дети – они жестокие, так что нередко в Хелен тыкали чем-то вроде книги и спрашивали, видит ли она написанное. Хель не обижалась, хотя следовало бы. Но однажды она грустно спросила у бабушки, почему ничего не может прочесть, и услышала её вздох. Хель тогда была маленькой, но поняла, что что-то в ней не так, ведь другие читать могут, а она вот нет. Разве что с трудом, очень сильно всматриваясь в бумагу, до боли в глазу.

Вспомнив своё детство после аварии, Хель прониклась уважением к мальчику, что чертил иероглиф. Он был таким общительным, энергичным, несмотря на свои недостатки. Чем-то малыш напомнил Хелен её саму, так как она тоже часто так поступала – приставала к окружающим, стараясь любым образом причинить им добро, или просто поговорить с кем-то. С возрастом она пыталась шлифовать свои порывы, а вот в детстве, когда была такая, как Хидеки…
Да, она разобрала его имя. Всё-таки с потерей или убытком какого-либо из пяти чувств обостряется другое, в случае Хель – слух и частично осязание. Она улыбнулась мальчику, и погладила его по волосам, которые оказались жёсткими, но тем не менее гладкими и даже приятными на ощупь.
- Очень приятно, Хидеки. Я буду рада дружить с тобой, - проговорила девочка, неуклюже уворачиваясь от ручонки мальчика, что хотел подёргать её за волосы.

Уворачиваться было сложно, так как мальчик был настойчив. Видимо, Хидеки задался целью таки потрогать волосы Хель, а ей вот не хотелось. Кому понравится, когда тебя тягают за волосы маленькие дети? Может, некоторые индивидуумы всё же считают это умилительным, но Хелен это не нравилось. Нет уж, спасибо, увольте. Она не в восторге от маленьких детей – не настолько, чтобы позволять им делать всё, что вздумается, даже если конкретно этот малыш ей симпатичен.
Мальчик не сдавался, сосредоточенно сопя и протягивая ручонки к волосам девочки, и ей пришлось даже немного отодвинуться к краю лавки, рискуя свалиться. Со стороны смотрелось смешно, девчонка уворачивается от маленького ребёнка. Нет, чтобы проявить материнский инстинкт, взять мальчика на руки и потискать, но Хель как-то не решалась оный проявлять. Может, его вообще не было. В конце концов, ей всего пятнадцать. Она сама ребёнок.
Но ура – Хидеки вдруг потерял интерес к волосам новой знакомой, потянувшись за карандашом, про который они оба забыли. Сосредоточенно взяв карандаш, мальчик принялся рисовать снова, однако уже не иероглифы, а человечка. Хель улыбнулась, тайком заправив прядь волос за ухо. Тайком – чтобы малыш снова не захотел их потрогать.
Пока они занимались рисованием, на землю спланировала парочка голубей. Птицы явно надеялись получить от людей угощение, так как уже привыкли, что ученики их подкармливают. И Хелен осенило – ведь у неё в кармане была давно забытая булочка с обеда, спрятала, чтобы съесть позже, и вот забыла. Булочка была с повидлом. Повидлом голуби не заинтересовались бы, но крошки..
Порывшись в кармашке, Хель вынула булочку.
- Гули-гули, - тихо позвала она, надеясь, что Хидеки не начнёт пугать голубей – так как многим детям это нравилось. Пташки, завидев в руках кормилицы еду, чуть ли не бегом рванули ближе к ней, видимо, они совсем не знали, что такое страх, прикормленные воспитанниками Ямаку.
Отщипнув пару крошечек от булки, Хель бросила их на асфальт, и крошки тут же исчезли в зобиках голодных голубей.
- Хидеки, птички.
В принципе, Хелен не знала, как там правильно с детьми общаться.
- Тихо, не спугни, - на всякий случай предупредила она, - птички голодные. Хочешь покормить?

Голуби в парке были жирными и абсолютно не пугливыми, наверное, их можно было даже в руки брать, так что и Хидеки они не испугались, видя перед собой только хлеб в руках у Хель. Вожделенная птицами булка успела подсохнуть, так что отрывать от неё крошки было довольно легко. Крошки быстро исчезали, не оставляя ни малейших следов на асфальте, так что даже самый придирчивый уборщик не мог сказать, что дети мусорят.
Хидеки пошёл посмотреть на голубей, которые совсем его не боялись, и только поворачивали клювы в сторону мальчика, глядя, нет ли у него хлеба, ну или семечек, в общем – еды. Так как Хидеки ничего им не бросал, птицы быстро теряли к нему интерес, по прежнему замечая только летящие в их сторону крошки.
Хидеки, впрочем, тоже хотелось покормить птичек, так как он подошёл к Хель и полез к булочке. Девочка отломила кусочек, при этом немного перепачкав пальцы в повидле, но не слизала его, а брезгливо вытерла о носовой платочек, что всегда был у неё в кармашке. Она протянула кусочек Хидеки, чтобы тот тоже покормил птичек.
- Только бросай аккуратно, - на всякий случай сказала она, хотя это было и не нужно – как бы Хидеки ни бросил, голуби броска не испугаются. Глупым птицам и в голову придти не может, что на свете могут бросать не только хлеб, но и камни – их разбаловала дружелюбная атмосфера Ямаку.
И тут голуби, которых попытался поймать Хидеки, подлетели прямо к ней. В секунду Хель оказалась вся в птицах – голуби уселись ей на плечи и на колени. Это было приятно и смешно. Девочка протянула руку, держа на ладони крошки, и один из голубей сел ей на ладонь, уцепившись лапками за пальцы, и принялся клевать. Это было совсем не больно, а наоборот, приятно и очень умилительно, так как голубь сидел близко и Хелен могла его рассмотреть. Прелестная птица при ближайшем рассмотрении оказалась обычным серым голубем, но кое-где на его крыльях виднелись белые пятнышки.
«Пеструшка», - мысленно окрестила его Хель и тихо рассмеялась.